Олег Кац. Памяти памятника на Бабьем Яру

Организация, в которой я тогда работал, в среде киевских проектировщиков и в шевченковском райкоме называли «гипрожид». Было это потому, что опытный старый директор Боярский смело брал на работу евреев, и на райкоме аргументировал это так — «во-первых, у меня текучки кадров нет — а куда ж им утекать. Во-вторых, работают по совести, причина та же. В-третьих, на зарплату не жалуются. А руководящий состав у меня весь правильный и партийный».

Находился «Гипропрод» (т. е. Гипрожид, а позже — Укргипропищепром) в пятидесяти метрах от нынешнего памятника, то есть метрах в двухстах от действительного места расстрелов.

Решение строить его было принято под давлением мировой общественности и вследствие деятельности Виктора Некрасова. Но главным толчком, конечно, послужило стихотворение, опубликованное Евтушенко в центральной прессе, само название которого звучало как обвинение местным властям. Как это — до сих пор нет памятника? Поставить и забыть о проблеме, черт возьми-так это восприняли. И объявили конкурс.

Результаты конкурса были показаны в выставочном зале союза художников на Красноармейской. Были там три или четыре проекта, кто и по каким критериям выбирал… не будем уточнять. Конечно, любой другой был лучше. Но молчаливая публика готова была принять любой. Это теперь каждый строящийся дом может вызвать бурю негодования, а тогда… нынешняя молодежь даже представить себе не может, как угрюм и обманчиво молчалив был народ. Страсти кипели только в курилках, и никто не позволял себе критиковать решения власти, разве что квалификацию скульпторов. Там же, в курилке института, обсудили и мой проект — засыпать поле глыбами шлака какой-нибудь домны и в этом шлаке воздвигнуть огромные, вздымающиеся к небу скрюченные обугленные руки. А «стекляшку» — круглое застекленное кафе на углу Дорогожицкой и Коротченко (теперь Телиги), там, где теперь стоит памятник Олене Телиге — переоборудовать в маленький музей-мемориал.

Народу мой проект понравился больше всех, покивали и… пошли по рабочим местам.

Скоро в соседнем дворе литейного цеха союза художников появилась модель будущего памятника, и мы все получили возможность внимательно его рассмотреть. Обратили внимание и на то, что центральные фигуры были изображены в вышиванках. Покойный ныне Витя Нудельман, отец которого был в 41-м оставлен для подпольной работы в покинутом Красной Армией Киеве и погиб, несомненно, в Бабьем Яру, сокрушенно крутил головой и вздыхал. А уж когда увидели надпись «35000 советских граждан…».

К открытию памятника власти готовились старательно. Помня о стихийных митингах, решили не оставлять процедуру на естественное течение событий. Готовились, судя по всему, к огромному стечению народа. Поэтому соответствующие органы приняли решение собрать с близлежащих организаций народных дружинников, причем в первую очередь еврейской национальности, для наполнения территории мероприятия и недопущения на нее несанкционированного проникновения. То есть ежели что, то евреи должны были в традициях Бабьего Яра сами обеспечить порядок, и не допустить разных выходок со стороны других евреев.

В основном были задействованы, ясно же, наши дружинники. Но были еще из соседних Гипросельхоза и института усовершенствования врачей. И из морга (только штатные сотрудники, конечно). И с мотоциклетного завода, в качестве заградотряда второго эшелона. Без учета национальности, а просто как проверенные рабочие военизированного предприятия. Ответственным был наш парторг с красноречивой фамилией Деревянко.

Нам раздали пригласительные билеты. Вот он, с обеих сторон. Фамилии приглашенных мы заполняли сами.

С утра указанного на приглашении числа нас собрали в актовом зале. А ближе ко времени события небольшими группами, не создавая толчеи, по 10-15 человек вывели на площадку перед скрытым здоровенной тряпкой памятником. Вот как это выглядело.

Потом была торжественная часть, которой я совершенно не помню, потому что должен был следить за порядком. И наконец, памятник открыли. Тряпку косо и натужно потащили влево, она с треском порвалась, заиграл гимн УССР. И памятник возник перед нами.

Как оказалось, других собравшихся на открытие, кроме нас и официальных лиц, не было. И никаких беспорядков тоже. Скучающий фотограф позади нас стоял на урне и искал что-нибудь фотогеничное. Или скандальное.

Поэтому в следующий раз (который был в сентябре, в Судный День) нас просто собрали в актовом зале и никуда не выгнали. Убедились, что все спокойно, и распустили.

И мировая общественность на время успокоилась. Но не я.

Пепел Клааса стучит в мое сердце.

Хотя мои дедушка и бабушка лежат не здесь, а в городе Кременце Тернопольской области, в пятистах метрах от центра, где еще в 1947 году поставили зеленую деревянную пирамидку с надписью «45000 советских граждан и совслужащих».