Владимир Глазков. Улица Горького в 60–е годы

Сейчас она Антоновича, а изначально — Кузнечная. Ниже по спуску тогда, в конце XIX века, была промзона, где были и кузнечные цеха, а здесь – Новое строение. Впоследствии тут сделали бульвар (Кузнечный), который хорошо знают краеведы – но, как правило, на глубину 100 лет и дальше. Мы же с вами знаем свои улицы наоборот – от 70 и ближе. И это тоже история, которую историк будущего может собрать из наших кусочков. Попробую восстановить несколько таких кусочков – домов, с людьми, в них жившими, в 60-е годы века двадцатого, по улице Горького.

Горького 4/6 — во дворе, стояла (и стоит) школа №87.

Украинско-английская, где преподавание всех предметов велось на украинском, и это в Киеве было редкостью. Таких школ, как мне тогда казалось, в центре было всего 2 (второй была 92-я) – но нет, были ещё (спасибо всем подсказавшим). В силу этого обстоятельства (а может, ещё и потому, что английский также преподавался с 1 класса) сюда, как и в 92-ю, своих детей стремилась определить писательская братия. Внуки и дети широко- и скромно известных писателей, кинодеятелей, художников были в каждом классе, наравне с детьми обитателей района.

Надо сказать, что такая образовательная аномалия была, очевидно, частью стратегии Партии. То ли стремление взращивать потенциальных антиимперских бунтовщиков под контролем, то ли ещё что – но вся эта реестровая вольница каждый год пополнялась новым притоком малышни, и так же аккуратно выпускала митців, попивших потом немало крови у старушки Империи…

Империя, между тем, тогда тихо згасала, мов роса на сонці, хотя сама об этом пока не подозревала. Коммунизм, партия и её бровастый засосолюбивый генсек среди простого народа стали персонажами анекдотов, а митці тем временем потихоньку стали задавать ненужные и возмутительные вопросы.

Виктор Некрасов, обитавший на Горького в домах 24 и 38, автор «В окопах Сталинграда», вдруг поднял тему Бабьего Яра — причем так, что Партии стало сильно неудобно. Статьи и выступления, а в довершение всего, в 66-м он организовал несанкционированный митинг памяти Яра — а это, как ни крути, было бунтом. И обитатель центра Киева, улиц Горького и Крещатик, через несколько лет покинул Империю, став жителем тихого Цюриха. Получив предварительно по голове и потеряв все, что имел. Кроме жены – с которой и уехал.

Дом 22.

Тот митинг в Яру снимал другой житель улицы Горького — писатель и кинодокументалист Гелий Снегирёв. Так же, как и Некрасов, до поры живший в мире с Партией и Правительством. Высокий блондин с правильными чертами лица, душа компании и хорошо бытовавший в рядах киевской элиты человек, он просто хотел показать реальность. В конце концов, он ведь работал в документалистике – а это ведь только факты?

Реальность в лице Партии и её передового отряда КГБ ответила — сначала мягко, по-отечески, потом жёстче. Гелий, однако, оказался несговорчивым, и его пришлось довести до смерти. Так же, как и с Магнитским в 2000-х, Гелия лишили медпомощи. «Что случилось с подводной лодкой? – Она утонула».

Старший сын Гелия, Вадим Снегирёв-Кастелли (та же Горького, 22, и конечно же, учившийся в 87-й школе, а потом ещё и в 92-й до кучи), стал режиссёром, но уже в Украине свободной (фильм «Посылка для Маргарет Тетчер»).

Дом 24 хоть и простоял перед войной не меньше 40 лет (а может, и больше), был дотоле в полном порядке. Но в 43-м оказался разрушен (стояли только стены), и команда унылых гансов и фридрихов, задержавшихся тут после ДрангНахОстен, восстановила его к 46-му лучше прежнего. Семью Некрасова перед ремонтом переселили в 38-й номер, а сюда, после восстановления дома, заселили геологов (Кировская экспедиция — и управление тоже, как написали мне в комментах). Но не только: кинорежиссёры Константин Ершов и Олег Бийма, академик Н. Г. Находкин, а на первом (бельэтаже) жила Евгения Мирошниченко, певица оперы и просто очень красивая женщина, с каким-то совершенно невероятным голосом. Сейчас её много в Ютубе, и такой голос профи зовут колоратурным сопрано.

В этом же доме 24, на третьем этаже, прошли детство и молодость отца Ланы Зеркаль Владимира. Манера прямо держать спину у Ланы, похоже, от него, мастера спорта фигурного катания.

Дом 18-б,

во второй линии (там их три) – тут жил Иван Драч. Киносценарист, поэт, в начале 60-х он на короткое время сошёлся с диссидентами, но до конца с ними не пошёл (в лагеря, тюрьмы и эмиграцию), написал покаянное письмо и был Партией прощён. В этом доме квартира Драча занимала целый этаж. Во время Перестройки стал одним из создателей Руха («Народний Рух України за перебудову» – организация, от «перестройки» перешедшая к свержению советского строя), исповедовал национальную идею.

Дом 10.

Художник – авангардист Вадим Меллер, живший тут, поживший и поучившийся в Европе, не остался в Париже до большевиков, не уехал и после — и тем, возможно, закрыл для себя карьеру всемирно известного художника. Выставлялся он в Париже вместе с Кандинским и Экстер, и вполне мог продолжить свою жизнь там. Но вернулся в Киев, где работал с Нижинским и Курбасом над их спектаклями – их оформление принесло ему славу театрального художника далеко за пределами советской Родины.

Женой Вадима была Нина Генке, художник-экспрессионист (именно в этом направлении работал и сам Вадим в начале века, живя в Германии). Не знаю, писали ли они полотна «в стол» — Партия не терпела авангард и прочие, чуждые простому народу «изм»-ы — но думаю, без живописи они не могли.

В этом доме, в этой семье (и в той же школе 87) росла молчаливая, внешне похожая на бабушку Нину девочка (тоже Нина), ставшая потом американской художницей Nina Vetrova-Robinson. Её манера и стиль живописи чем-то напоминают картины деда, Вадима Меллера.